Российский Клуб Любителей Автомобилей Марки Тойота

Экспорт новостей:

Статьи

28 июля 1904 года

Эко-мифы

Что бывает с сельским хозяйством

В.Шурыгин. Улитка на склоне

В.Шурыгин. Третья оборона Севастополя

Технологическое развитие СССР

Стратегия национальной измены-2

Стратегия национальной измены-1

Стратегия национальной измены-1

Снова о пакте

Снова о пакте

В.Шурыгин. Реквием по русской армии

В.Шурыгин. Реквием по русской армии

В.Шурыгин. Реквием по русской армии

В.Шурыгин. Реквием по русской армии

В.Шурыгин. Реквием по русской армии

Политтехнологии ЕР...

О потерях в ВОВ

О "девятой роте"

Обращение Президента

НеПутевые заметки о США

Ненависть - это сила вполне материальная

Мы и они...

Мифы Войны 1861-1865

Миф на знамени

К 100-летию крейсера "Аврора"

Кто поверил в "Штрафбат"?

Кормила ли Россия пол-Европы?

Конференция Президента

К.К.Рокоссовский. Солдатский долг

Киотский протокол

Идиотизм "военных" сериалов

Зорин А.А. Потопить "Ледокол"

Знак ВТО на груди у него

Генералиссимус

В Беларуси все спокойно

Белоруссия уходит вперед

Беларусь своими глазами

Публицистика

Главная | Публицистика | Политика и история | 28 июля 1904 года

Политика и история

28 июля 1904 года

14.09.2006

   

ЕСЛИ БЫ НЕ АДМИРАЛЫ!

Почему об этом следует заявить именно сейчас?

Столетие русско-японской войны вызвало настоящий взрыв в российском общественном сознании - во всяком случае, в той его части, которая еще не растеряла своих извилин и болеет душой за честь и славу Отчизны. События давно минувших дней, вроде бы уже получившие должную оценку историков, почти растаявшие в дымке времени и заслоненные куда более масштабными грозами ХХ века в виде революций и мировых войн,  вдруг настолько сфокусировали на себе внимание, что впору представить, будто оборона Порт-Артура идет сегодня и от ее исхода зависит судьба России. Случайно ли это? Никоим образом.

Сегодня мы живем в условиях войны, которая неизмеримо страшнее русско-японской - войны информационной. Война против нас ведется на уничтожение. В этой войне одна из важнейших мишеней -  наша героическая история. Показывая  прошлое в кривом зеркале, враг стремится забить нам в подсознание убежденность в нашей неизбывной ущербности, ничтожности и обреченности - а, значит, в неизбежном уходе России с исторической сцены.

Русско-японская война используется при этом как неоспоримое доказательство этой самой неизбывной российской ущербности - как же, ведь за всю войну не было выиграно ни одного сражения ни на суше, ни на море, и это при всем том, что стратегический перевес России над Японией изначально казался совершенно подавляющим. Эта парадоксальность мучительно переживается снова и снова каждым поколением. 

Но в каждом поколении - свой тон переживаний. Сегодня он особый - мы обязаны дать достойный ответ вражьим информационным залпам. Знаменитая детская сказка о королевстве кривых зеркал на самом деле несет в себе взрослый и вполне современный смысл - сильнее оружия, чем правда, в информационной войне нет.

День Советского Военно-Морского флота - дань памяти о героях Порт-Артура и о первом в истории полноценном эскадренном сражении между броненосными кораблями

 Попробуем задаться вопросом: почему днем отечественного военно-морского флота считается 28 июля? В календаре объяснений этому не приводится и, кроме того, в последние годы дата праздника вообще плавает, поскольку отмечается в последнее воскресенье июля. Позволю себе дать следующее объяснение этой даты: 28 июля 1904 г. состоялось единственное генеральное сражение Порт-Артурской эскадры с главными силами Соединенного императорского флота Японии под непосредственным командованием адмирала Того. В исторических справочниках оно обычно именуется как «бой в Желтом море», причем 28 июля - это дата по старому стилю, а по новому она должна превратиться в 10 августа. Но ведь и многие другие события тоже «отъехали» по датам, а в народной памяти они остались как «кровавое воскресенье», Февральская (а не «мартовская»), Октябрьская (а не «ноябрьская») революции и т.п.

Почему же следует выделить из всех событий русско-японской войны именно бой в Желтом море 28 июля 1904 г.? По целому ряду причин.

Прежде всего, русско-японская война на море была первым в истории крупномасштабным столкновением паровых броненосных флотов, в котором обе стороны проявили наивысшее напряжение сил. Ничего подобного до этого нигде не имело места.

Россия к началу ХХ века по своему военно-морскому потенциалу уступала только Англии, но Англия со времен адмирала Нельсона, т.е. наполеоновских войн, не имела серьезных эскадренных боев вплоть до Первой мировой, да и там ее военно-морской кулак больше грозил противнику, чем действовал. Русско-японский конфликт был, с одной стороны, следствием обоюдной империалистической экспансии, с другой - искусно «подогревался» иезуитской политикой ведущих стран Запада.

Англии было выгодно устранить опасного морского конкурента японскими руками, для чего она вступила в союз с Японией и всячески возбуждала в своем союзнике антирусские настроения.

Германии было выгодно убрать российский флот из атлантических вод, поскольку назревали конфликты с Англией и Францией, но Россия уже была союзником Франции, а с учетом англо-французских соглашений этот союз вполне мог стать тройственным, как впоследствии и произошло.

Франция, будучи союзником России, была одновременно союзником и Англии. Поэтому франко-русский союзный договор был так хитро составлен, что вероятные противники в лице Англии и Японии там вообще не фигурировали. В результате Франция не могла оказать никакой существенной поддержки России, не рискуя испортить отношения с "владычицей морей". Вот так союзничек!

Из-за океана с презрительной миной наблюдали за ходом событий Соединенные Штаты, не заинтересованные в усилении влияния России на тихоокеанской акватории, но вместе с тем не испытывающие никаких положительных эмоций при виде японской экспансии.

Бизнес, впрочем, есть бизнес - и американские фирмы с удовольствием принимали заказы на строительство военных кораблей как для России, так и для Японии. Фирма, например, «Крамп и сыновья» построила для России броненосец «Ретвизан» и крейсер «Варяг», по своим боевым качествам являвшиеся на момент ввода в строй лучшими в мире в своем классе кораблями. Правда, фирма в ходе выполнения заказов крупно схалтурила - на «Варяге» были установлены некачественные подшипники и не испытанные как следует котлы новой системы, из-за чего он не мог развивать проектную скорость и неоднократно был вынужден вставать на ремонт.  На «Ретвизане» водонепроницаемые переборки на поверку оказались очень даже проницаемыми, что в ходе боевых действий пришлось устранять подручными средствами без всяких Крампов с сыновьями. Что при этом говорили наши моряки и инженеры, лучше не передавать - цензура не пропустит.

Все, что происходило в 1904-1905 гг. на Дальнем Востоке, послужило могучим стимулом к развитию мировой военно-морской мысли и дало толчок к беспрецедентной гонке военно-морских вооружений, продолжавшейся до Первой мировой. А бой в Желтом море был как раз вершиной Порт-артурской эпопеи.

 То, что мировая историография гораздо больше внимания уделила Цусимскому сражению, нежели бою в Желтом море, никак нельзя признать справедливым. И дело даже не в том, что нам очень уж больно снова и снова переживать гибель пяти с лишним тысяч наших моряков 14-15 мая 1905 г., а в том, что к моменту Цусимского сражения на стороне японцев было подавляющее преимущество, которое никак не желали признавать ни царское правительство, ни «чины из-под шпица» (т.е. шпиля Адмиралтейства).

Но Цусима - это отдельный вопрос, который в драме русско-японской войны послужил развязкой. А кульминация  -  это именно бой в Желтом море, который очень даже мог изменить ход всей войны. После него Россия вполне была в состоянии завладеть стратегической инициативой. Этого, к сожалению, не произошло. Почему?

Настоящие моряки понимали значение сражения в Желтом море и тогда, когда русско-японская война еще не кончилась, и сразу после нее. А вот потом...

Вопрос был поставлен ребром уже в марте 1905 г. Развязка драмы еще не наступила. 2-я Тихоокеанская эскадра упорно шла вперед, навстречу своей гибели. Царь и «чины из-под шпица» строили - все еще строили! - планы разгрома Японии. Многие участники обороны Порт-Артура и боя в Желтом море вернулись в Россию. Управляющий Морским министерством адмирал Ф.К. Авелан обратился с секретным письмом к Главному командиру Кронштадтского порта А.А. Бирилеву. Старая лиса Авелан очень хорошо почувствовал запах жареного и дискомфорт своего кресла.

Изображая исключительную озабоченность тем, что «об обороне Порт-Артура имеется крайне мало документов», Авелан просил Бирилева обязать всех офицеров, имевших «отдельное командование», представить описание событий, непосредственными участниками которых они являлись. Заметим, что ни Авелан, ни Бирилев «непосредственными участниками» событий на Дальнем Востоке не являлись, но посылка 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр навстречу неминуемому разгрому была их прямым делом.

Лицемерно изображая высшую объективность, Авелан писал: «Было бы желательно особенно подробно изложить все морские события с указанием возможных причин и следствий, а также выводов, которые могли бы служить к наилучшему освещению специальных вопросов, дабы всецело воспользоваться уроками текущей войны. Критика действий других лиц, по вполне понятным причинам, не может быть допущена в этих описаниях». Причины, вполне понятные Авелану, были очевидны и для Бирилева. На кого же еще спихивать ответственность за потерю Порт-Артура, как не на самих участников обороны крепости?

И это при всем том, что Порт-Артур держался с фантастическим упорством, будучи отрезанным с суши и заблокированным с моря до декабря 1904 г., хотя японцы приглашали на торжественный прием по случаю взятия крепости всех военных атташе еще аж на 16 марта того же года.

Бирилев, не менее хитрая лиса, чем Авелан, издал приказ, обязывающий всех офицеров, вернувшихся с Дальнего Востока, представить описания в месячный срок. Однако ответов от офицеров было получено крайне мало. Большинство участников событий находилось в плену, а те, кто этой участи избежал, отнюдь не горели желанием сыпать соль на раны. Слишком велики были моральные и материальные потери, слишком остры переживания, и к тому же влезать в прокрустово ложе установленных Авеланом ограничений было крайне унизительно. Спихнуть ответственность на боевых офицеров господам «шпицевикам» не удалось!

После окончания войны началась коренная реорганизация высших органов военно-морского управления, и Авелан был отправлен в отставку. А ведь он вполне заслужил место на скамье подсудимых рядом со Стесселем, Рожественским, Небогатовым и другими «провинившимися», поскольку виноват был не меньше, если не больше них. Бирилев же ухитрился не только избежать ответственности за Порт-Артур и Цусиму, но даже получить повышение - после реорганизации он стал первым морским министром (до войны такой должности не было). Однако и после войны стремление разобраться в причинах столь тяжелых поражений не исчезло. Назначались все новые комиссии, призываемые дать объективную и беспристрастную оценку с выводами на будущее.

Вновь созданный Морской Генеральный штаб возглавил уже не «паркетный» (меткое определение «чинов из-под шпица», данное С.О. Макаровым), а настоящий моряк - Л.А. Брусилов, шагнувший в кабинет начальника МГШ с мостика крейсера «Громобой» - самого мощного из российских броненосных крейсеров, с честью прошедшего всю войну и вернувшегося в Либаву под Андреевским флагом и при полном вооружении. Тон его обращения к офицерам - ветеранам войны - был уже разительно отличным от лицемерно-витиеватых посланий Авелана и Бирилева. Он не приказывал, а просил участников войны предоставить любые материалы МГШ во временное пользование «ввиду чрезвычайной важности всякого такого материала для описания минувших военных действий». Брусилов просил также принять во внимание, «...что только возможно точное и искреннее изложение фактической и идейной стороны войны поможет правильной критической оценке событий, даст возможность сделать из них ряд беспристрастных и научных выводов и тем извлечь пользу для русского флота из его последнего столкновения на море». Одновременно Брусилов обратился ко всем губернаторам с просьбой бесплатно опубликовать его воззвание в местных официальных и частных газетах. Кроме того, были отпечатаны персональные обращения МГШ к ветеранам войны с просьбами о присылке исторических материалов. Всего с июля 1907 г. по январь 1908 г. было отправлено 144 письма капитанам 1-го и 2-го рангов и 464 - лейтенантам и мичманам.

Теперь уже реакция адресатов была иной. В течение года материалы прислали 76 человек, половина из которых были порт-артурцами. Эти материалы легли в основу официальных многотомных трудов по истории русско-японской войны на море и хранятся в Российском государственном архиве ВМФ (фонд 763). Особый интерес представляют записки старшего артиллерийского офицера броненосцев «Севастополь» и «Пересвет» лейтенанта В.Н. Черкасова и командира броненосца «Севастополь» капитана 1-го ранга Н.О. Эс-сена (впоследствии адмирала, командующего Балтийским флотом в годы Первой мировой).

Следственная и прочие комиссии, разбиравшие присланные материалы и строившие свои заключения, не скупились на черную краску для объяснений причин неудачи сражения 28 июля. Последнее заключение официальной Исторической комиссии было опубликовано в 1917 г., уже после победы Февральской революции. Правда, сама Комиссия, возглавляемая адмиралом И.М. Диковым (сменившим Бирилева в 1907 г. на посту морского министра), дала свое заключение значительно раньше, в 1912 г., а в 1917 г. оно было рассекречено3. Самого адмирала Дикова к тому времени уже не было в живых.

Попробуем разобраться в выводах авторитетной Исторической Комиссии

Заключение комиссии Дикова содержит резюме из 8 пунктов, в котором бой 28 июля однозначно оценен как сражение огромного значения, решившее борьбу за обладание морем в пользу Японии. При всем том, называя бой 28 июля «неудачным», Комиссия не расценила его как поражение.

Обобщая все известные материалы, Комиссия указала прежде всего на неблагоприятную стратегическую обстановку, сложившуюся к началу войны (разъединение сил между двумя базами, значительно удаленными друг от друга и плохо взаимодействующими; плохое оборудование Порт-Артура как базы для больших кораблей - отсутствие дока для броненосцев, невозможность выхода их в море во время отлива; плохое сообщение Порт-Артура с Главной квартирой действующей армии - очень может быть, что телеграммы Главнокомандующего сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева достигали штаба адмирала Того едва ли не раньше, чем командующего артурской эскадрой). 

Такое решительное осуждение стратегической обстановки, данное весьма авторитетными людьми, все же не может не вызывать вопросов.

Да, отсутствие броненосных крейсеров в Порт-Артуре очень сильно ощущалось (один «Баян» служил затычкой ко всем бочкам и незадолго до боя 28 июля подорвался на мине, так что выйти в море не смог).

Но владивостокские крейсера не стояли на приколе, они действовали весьма активно и нагнали дикую панику на всю Японию, заставив противника отказаться от перевозок грузов через акваторию Японского моря и постоянно держать в Корейском проливе мощную эскадру адмирала Камимуры из 9 крейсеров и 8 эсминцев, не считая малых судов.

А что такое отказ от морских перевозок для островного государства, комментировать излишне. Поднимая в Цусимском сражении сигнал «Судьба империи зависит от этого боя», адмирал Того не просто повторял лозунг адмирала Нельсона. Он очень точно, может быть, сам того не желая, выразил состояние экономики Японии, находящейся на грани обвала. Во многом этому способствовали смелые рейды Владивостокской эскадры, в ходе которых были уничтожены 18 и захвачены 5 транспортных судов противника, причем до самого сражения 28 июля адмирал Камимура никак не мог настигнуть наши крейсера.  Владивостокская эскадра в японском деловом мире и общественном мнении получила прозвище «эскадры-невидимки», а адмирал Камимура за неуклюжее командование своей армадой подвергся столь решительному осуждению, что стал жертвой своеобразной «карательной акции» - взбешенные дельцы сожгли его дом. Только отчаянная попытка прорыва на помощь артурской эскадре, предпринятая к тому же с опозданием (1 августа - вот где в решительный момент проявилась плохая координация действий двух баз!), позволила японцам вступить-таки в бой с «эскадрой-невидимкой». Неравный бой (7 крейсеров и несколько отрядов миноносцев против трех крейсеров без всякого прикрытия) длился 5 часов, в результате героически погиб крейсер «Рюрик», потерявший ход, расстрелявший все снаряды и открывший кингстоны, чтобы не попасть в руки противника.

Как мы видим, и в действиях Владивостокской эскадры 28 июля стало кульминационным пунктом, хотя ее боевые операции, в отличие от артурской, продолжались еще почти до конца войны. Так что безусловным стратегическим минусом раздвоение дальневосточных баз и образование Владивостокской эскадры крейсеров считать, вообще говоря, нельзя.

Плохое оборудование Порт-Артура как базы для больших кораблей сомнению, конечно, не подлежит. Однако легко видеть, что ремонт поврежденных кораблей велся ударными темпами с использованием спроектированных на месте деревянных кессонов, так что они возвращались в строй раньше, чем поврежденные японские корабли, хотя у противника с базами было все в образцовом порядке (целых три, и все близко друг от друга и от района военных действий). Так, после боя 28 июля наши броненосцы были отремонтированы в течение месяца, хотя имели многочисленные серьезные повреждения, а японские не появлялись на горизонте чуть ли не до конца осады Порт-Артура, где основные боевые действия были перенесены на сушу. Блестящая российская инженерная мысль компенсировала ранее сделанные недоработки и явные прохиндейства, вроде казнокрадства и нецелевого использования выделенных средств.

Вот с сообщением действительно было дело плохо. Но ведь это прямая глупость руководства, в первую очередь «чинов из-под шпица» и самого наместника Е.И. Алексеева.

Далее Комиссия сетует на неустойчивость планов морских операций, с одной стороны, требовавших от флота активных действий, с другой - постоянной поддержки сухопутных сил, заключавшейся в систематическом снятии с кораблей орудий и людей. Это опять солидный камень в огород прежде всего Е.И. Алексеева, который постоянно командовал «в раздрай».

Можно ли согласиться с тем, что боевая подготовка эскадры была негодной и гарантировала поражение?

Комиссия отмечает недостаточность боевой подготовки эскадры. Но этот недостаток также следует отнести прежде всего на счет Е.И. Алексеева и вице-адмирала О.В. Старка, командовавшего Артурской эскадрой до 24 февраля, когда последнего сменил на этом посту С.О. Макаров. За месяц с небольшим, до гибели Макарова 31 марта на броненосце «Петропавловск», боевая подготовка совершенно преобразилась.

Японская блокада стала чисто символической - наша эскадра так энергично выходила на внешний рейд, что броненосные суда противника спешили исчезнуть с горизонта. Боевой дух офицеров и матросов, обожавших своего командующего, возрастал с каждым днем, и уверенность в решительной победе стала нормой настроения всего личного состава кораблей.

Так что заявление Комиссии о том, что пробел в боевой подготовке «не мог быть пополнен с началом войны», нельзя признать бесспорным. Вот талантливых адмиралов на тот момент явно недоставало, это как раз бесспорно. Комиссия в следующем пункте своего резюме именно об этом и говорит, правда, в довольно смягченном виде, как об «отсутствии самостоятельности» у адмиралов. Правда, это «отсутствие самостоятельности» интерпретируется как «установившийся обычай командовать эскадрами с берега», что и было презрительно охарактеризовано Макаровым - «паркетные моряки». Видите ли, Старк не счел возможным принять меры к приведению эскадры в должную боеготовность без разрешения Алексеева и отправился отмечать «день Марии», т.е. именины своей супруги.

«День Марии» обошелся дороговато - повреждения лучших броненосцев и крейсера «Паллада» пришлось устранять почти до лета. Даже успех установки мин 1 мая минным заградителем «Амур», в результате которой в этот и на следующий день пошли ко дну два японских броненосца и два крейсера (а ведь неплохо отметили наши моряки день международной солидарности трудящихся!), не мог быть развит. У нас в тот момент можно было вывести в море только два броненосца, один из которых был устаревшим («Полтава»). К тому же руководство эскадрой было возложено на контр-адмирала Витгефта, который не имел никакого опыта руководства соединениями кораблей и сам откровенно заявлял: «Я не флотоводец». Тем не менее Алексеев назначил командовать эскадрой (пускай временно) именно его, хотя на такой сверхответственный пост был крайне необходим совсем другой человек. Но такого человека в поле зрения не было. И это при всем том, что на начало войны в списках флота согласно «Расписанию числа офицерских чинов строевого состава» числилось 20 вице-адмиралов и 35 контр-адмиралов. Каждый их них вроде бы исправно нес службу в мирное время. А воевать-то на поверку оказалось некому!

Сам Алексеев тоже был «паркетным моряком», контр-адмирал князь П.П. Ухтомский явно не тянул на роль выше «младшего флагмана», а больше никого в Артуре назначить было нельзя. Увы! Второго Степана Осиповича Макарова не нашлось. Вице-адмирал Н.И. Скрыдлов, назначенный на место Макарова, не смог добраться до осажденного Порт-Артура, а из Владивостока настоящего командования артурской эскадрой вести было невозможно.

Какими снарядами нам приходилось стрелять по японцам?

Но кадровые проблемы в командовании не исчерпывали отмеченных Комиссией «черных дыр». Качество боевых принадлежностей, не позволяющее при одинаковых тактико-технических данных  кораблей вести бой с японцами на равных, - вот причина, заставлявшая наш флот постоянно находиться «в партере». Наши тактические установки предписывали вести бой на дистанциях не далее 50-60 кабельтовых, где бронебойное действие наших снарядов проявлялось наилучшим образом. Пробивая броню, они разрывались внутри корабля. Использование фугасных снарядов, начиненных пироксилином, было недостаточно эффективным, поскольку вес заряда у наших толстостенных снарядов был втрое меньше, чем у тонкостенных японских. А если учесть, что японские снаряды были начинены не пироксилином, а «шимозой» (пикриновая кислота), взрывной эквивалент которой  в 2 раза выше, чем у пироксилина, то одно японское попадание в наш корабль при учете втрое большей скорострельности японских орудий соответствовало 18(!) попаданиям наших фугасных снарядов того же калибра.

К тому же на наших кораблях не было оптических прицелов, и управление огнем велось из единственной дальномерной рубки. В случае попадания в дальномерную рубку определение дистанции для стрельбы становилось предметом исключительно искусства комендоров. А как его совершенствовать, если эскадра все время стоит на приколе? Только уповая на талант и русский «авось». Правда, забегая вперед, можно заключить, что и таланта, и вдохновения у наших комендоров хватало. А вот у адмиралов умения командовать и - главное! - уверенности в возможности победы было совершенно недостаточно.

Виноватых-то нашли. Но закрыт ли этим вопрос?

Ни Витгефт, ни Ухтомский, ни произведенный в контр-адмиралы в июле 1904 г. Рейценштейн не допускали мысли о том, что противника можно победить в бою. И это - уже имея опыт героических боев «Варяга», «Стерегущего», «Страшного», имея блестящий успех умелой постановки мин, на которых подорвались и пошли ко дну 3 японских броненосца, не считая более слабых кораблей - везде в этих эпизодах превосходящим силам противника наносился серьезнейший урон!

Специальным пунктом Комиссия Дикова решительно осуждает Витгефта, отмечая его несамостоятельность и неподготовленность. Но можно ли осуждать его за неподготовленность, если ему никогда не приходилось командовать соединениями кораблей? Попробуйте заставить идти по канату человека,  который делает это первый раз в жизни и затем, когда он разобьется, осудите его за «неподготовленность». Кто будет более виноват в несчастном исходе - он или вы, заставивший его лезть на канат, отлично зная, что он не канатоходец? 

Что же до «несамостоятельности», то Витгефт выполнял категорический приказ Алексеева, своего непосредственного начальника, - прорываться со всеми силами во Владивосток, по возможности избегая боя. Приказ, между прочим, был невыполним - эскадра состояла из разнородных кораблей, из шести броненосцев два («Севастополь» и «Полтава») были тихоходными и даже при самых благоприятных условиях не могли развивать более 14 узлов. Прорваться во Владивосток, избегая боя, таким образом, было невозможно - противник имел заведомое преимущество в скорости хода, располагая в огневой линии четырьмя новейшими броненосцами и, как минимум, четырьмя броненосными крейсерами, два из которых - «Ниссин» и «Кассуга» - были вооружены более дальнобойными 8-дюймовыми орудиями, чем все остальные крейсера, и могли вести бой наравне с броненосцами. И это - если считать, что эскадра Камимуры сторожит в Корейском проливе владивостокские крейсера и в главной огневой линии не участвует. Кроме того, эскадренные миноносцы имеют запас хода, которого может хватить до Владивостока только при экономической скорости, а это значит, что, навязав бой, японцы вынудят наши миноносцы расходовать лишний уголь, и до цели они заведомо не дойдут. 

Итак, Витгефт выполнял нереальный приказ, не допуская при этом и мысли о возможности победы в бою. Он, тем самым, влез на канат, не умея по нему ходить и не будучи полным того исключительного, стрессового подъема, который может обеспечить успех и при отсутствии умения. Но канатоходец распоряжается только своей жизнью. А флотоводец - жизнями всех, кем он командует.

Богатырь, как водится, долго спал. Пока спал, силушки поубавилось

В ночь на 28 июля корабли эскадры, назначенные для прорыва, были готовы к выходу. Это были броненосцы «Цесаревич» (флагман), «Ретвизан», «Пересвет» (корабль младшего флагмана Ухтомского), «Победа», «Севастополь» и «Полтава»; крейсера «Аскольд» (под флагом командующего всеми крейсерами контр-адмирала Рейценштейна), «Паллада», «Диана» и «Новик»; эсминцы «Выносливый», «Бесшумный», «Властный», «Грозовой», «Бойкий», «Бурный», «Беспощадный» и «Бесстрашный». Их сопровождало госпитальное судно «Монголия». Подорванный на мине «Баян» оставался в доке. Уходившие корабли были укомплектованы личным составом и топливом, но имели недостаток орудий, общим счетом - 88. И это еще не самое главное.

С 31 марта - дня гибели Макарова - эскадра ни разу не выходила в море в полном составе, если не считать попытки 10 июня, когда под влиянием заявления Алексеева о слабости японских сил эскадра вытягивалась на внешний рейд до 17.00, дожидаясь результатов работы тралящего каравана. Обнаружив, что за это время противник сосредоточил для встречи нашей эскадры превосходящие силы, Витгефт не счел возможным осуществлять прорыв и вернулся в Порт-Артур. Дело ограничилось отражением ночных атак неприятельских миноносцев, которых пришлось выдержать ни много ни мало - 10 (!).

Выход этот, тем не менее, оказался весьма полезным, хотя и продемонстрировал полную дезинформированность высшего начальства (Алексеева) о состоянии сил противника. Дело в том, что личный состав эскадры почувствовал, что можно действовать согласованно, и в этой согласованности - залог успеха. Несмотря на огромную активность вражеских миноносцев, ни одна из их атак не дала результата. К несчастью, на минном заграждении подорвался «Севастополь», поэтому повторный выход пришлось отложить до окончания его ремонта. Однако и здесь безнадежности не просматривалось - ремонт «Севастополя» с помощью кессона занял всего полтора месяца, тогда как ремонт «Цесаревича» и «Ретвизана» после 27 января продолжался 4 месяца, а «Победы», подорвавшейся в день гибели Макарова, - 2 месяца.

Сообщая Алексееву о результатах выхода 10 июня, Витгефт высказался вполне определенно: «Буду далее действовать сообразно обстоятельствам, так как, очевидно, выждать, как это ни прискорбно, вновь благоприятного момента и успеха разбить японский флот до прихода из России эскадры я не считаю возможным надеяться...».

«Действовать по обстоятельствам» в интерпретации Витгефта означало нечто диаметрально противоположное действиям по обстоятельствам погибшего Макарова. По Витгефту, надлежало ждать прихода 2-й эскадры, полностью уступая инициативу противнику.

Конечно, можно представлять себе мощную армаду из двух эскадр, которая образуется после прихода Рожественского с Балтики. Но Витгефт не мог не знать, что 2-я эскадра еще не выходила в поход, а идти ей предстояло через три океана, и этот поход не мог продлиться менее полугода. В состоянии ли продержаться Порт-Артур столько времени? Конечно, все намеченные японцами сроки взятия крепости уже прошли, и героизм защитников стал нормой поведения, но всему есть предел.

Алексеев наверняка был информирован о состоянии дел у Рожественского лучше Витгефта и знал, что раньше осени 2-я эскадра не выйдет. Следовательно, рассчитывать на ее помощь обороне Порт-Артура нельзя. Поэтому, ознакомившись с донесением Витгефта, Алексеев обругал его за пассивность: «...я не нахожу достаточных оснований, по которым вместо исполнения моих указаний - выйти в море и атаковать неприятеля, Вы приняли решение возвратиться на рейд».

Наместника, как видно, привело в крайнее раздражение сообщение Витгефта о появлении на горизонте превосходных сил противника, радикально расходящееся с его ориентирами, гласящими, что японский флот сильно ослаблен, ремонтируется в доках и не сможет оказать сопротивления прорыву. Ничего себе - ослаблен! Наши моряки насчитали на горизонте ни много ни мало - 51 вымпел. Особенно подавляющим было преимущество японцев по крейсерам и миноносцам.

То ли наместник пребывал во власти детских иллюзий, согласно которым японцы держали фиктивную блокаду, маскируя под броненосцы свои торговые суда, то ли не желал видеть очевидного - нанести решительное поражение противнику, обладающему подавляющим преимуществом в огневой мощи и минно-торпедном вооружении, невозможно. Тут уж получается картина, как в русской народной прибаутке: «Вань, я медведя поймал!» - «Так веди же его сюда!» - «Да он меня не пускает!».

А ведь и без Макарова наши командиры понимали, как надо вести бой!

Конечно, исход сражения решает не только арифметика.

 По мудрому рассуждению В.Н. Черкасова, «...бой можно приравнять к шахматной игре. Кто выиграет партию? Тот, кто удачнее расположит свои фигуры, кто лучше сумеет воспользоваться свойством каждой из них. Оригинально то, что даже все принципы морской тактики целиком входят в шахматную игру.»

Черкасов далее проводит обстоятельное сопоставление шахматной партии и эскадренного боя и доказывает - блестяще, с соблюдением всех правил логики, - что «бой может удачно вести только хорошо сплоченная эскадра, много практиковавшаяся, легко управляемая адмиралом, а личный состав и, главным образом, адмирал должен до боя  хорошенько изучить принципы и правила морского боя и уметь применить их на деле...»

К этому рассуждению старшего артиллерийского офицера «Пересвета» трудно добавить что-либо существенное. Можно разве что представить себе ситуацию за доской, когда расстроенную партию пытается привести в порядок гроссмейстер - С.О. Макаров, и тогда противник -  тоже гроссмейстер, но рангом пониже, Х. Того, - сразу понимает, что произошла переоценка ценностей. А вот когда то же самое - пусть даже изо всех сил - старается сделать игрок-любитель, то гроссмейстер, сидящий напротив, только усмехается его стараниям. Однако подобная усмешка может дорого обойтись и гроссмейстеру, потому что, как подчеркнул Черкасов, непосредственный и активный участник событий, - двинуть фигуру с одного поля на другое, сидя в удобном кресле, много легче, чем, стоя на мостике флагманского корабля под огнем главного калибра противника, приказать другому кораблю совершить тот или иной маневр.

Один «паркетный моряк» заставил другого вести себя, как моряк настоящий

Обмен телеграммами между Витгефтом и Алексеевым  после 10 июня продолжался на все повышающихся тонах. 17 июля наместник получил сообщение о состоявшемся 4 июля совещании флагманов и командиров эскадры. Подавляющее большинство высказалось против немедленного выхода, апеллируя к недостаточной боеготовности кораблей и эскадры в целом.

Один только Н.О. Эссен - командир «Севастополя» - выступил за выход и  прорыв с боем, несмотря на то, что именно его броненосец пострадал во время выхода 10 июня.

Прозвучавшие на совещании резонные вопросы о ремонте броненосца Эссена нисколько не смутили - освоенная кессонная методика позволяла утверждать, что «Севастополь» будет в строю через две, максимум через три недели. Совещание встретило выступление Эссена с прохладцей - может быть, еще и потому, что Эссен только что, приказом от 2 июля, стал капитаном 1-го ранга, и его за молодость и независимость офицерский «бомонд» считал выскочкой. Но за уверенностью Эссена в своей правоте стоял стиль работы Макарова - страстная любовь ко всему, что связано с понятием «военный флот», постоянное стремление к новым техническим и тактическим решениям, напряжение всех сил для поддержания наилучшей боеготовности вверенного ему корабля. Ни один из броненосцев 1-й Тихоокеанской эскадры не получил в течение кампании столько повреждений, сколько «Севастополь», но тем не менее ему не суждено было погибнуть от вражеских мин и снарядов. Прав был С.О. Макаров - сражения выигрываются людьми, а не кораблями!

Получив 17 июля сообщение Витгефта, Алексеев в тот же день переадресовал сообщение царю. При этом он добавил пояснение своего несогласия с решением совещания. 19 июля Николай ответил: «Вполне разделяю Ваше мнение о важности скорейшего выхода эскадры из Артура и прорыва во Владивосток. Выбор времени исполнения предоставлен Вашему усмотрению как главнокомандующего».

Царь, как видим, по сути дела уклонился от принятия решения, очень ловко спихнув ответственность за все на самого Алексеева. Алексеев же истолковал депешу царя как одобрение его точки зрения. 25 июля Витгефт получил последнюю телеграмму от Алексеева, в которой приказ о выходе был дан в самой категорической форме: «Вновь подтверждаю... к неуклонному исполнению вывести эскадру из Порт-Артура...невыход эскадры в море вопреки высочайшей воле и моим приказаниям и гибель ее в гавани лягут тяжелой ответственностью перед законом, лягут неизгладимым пятном на андреевский флаг и честь родного флота. Настоящую телеграмму сделать известной всем адмиралам и командирам».

«Паркетные моряки» умели давить на самые святые чувства моряков настоящих! Особенно патетически можно восклицать о чести родного флота именно тогда, когда самому не надо стоять на мостике под летящими в тебя 20-пудовыми снарядами с «шимозой».

Впрочем, вряд ли категоричность тона Алексеева произвела такое уж радикальное действие на Витгефта - это было не впервые. Но одновременно с категорическим приказом наместника, 25 июля, заговорили осадные орудия японцев, которые были установлены теперь так близко, что накрывали и город, и порт, и акваторию, где стояли корабли. Находиться в гавани теперь стало едва ли не более опасно, чем в открытом море.

26 июля Витгефт объявил всем командирам последнюю телеграмму Алексеева и издал приказ о выходе эскадры на 6 часов утра 28 июля. Непосредственных указаний, как вести бой при встрече с противником, он не дал, ограничившись общими словами о соблюдении инструкций Макарова. Взгляды же самого Витгефта на возможность прорыва прозвучали в его выступлении на совещании 4 июля: «Кто может, тот и прорвется; никого не ждать, даже не спасать, не задерживаясь из-за этого; в случае невозможности продолжать путь, выкидываться на берег и по возможности спасать команды, а судно топить и взрывать; если же не представится возможности продолжать путь, а представится возможным дойти до нейтрального порта, то заходить в нейтральный порт, даже если бы пришлось разоружиться, но никоим образом в Артур не возвращаться, и только совершенно подбитый под Порт-Артуром корабль, безусловно не могущий следовать далее, волей-неволей возвращается в Артур».

Ничего себе - выполнение инструкций Макарова! Витгефт превращает эскадру в отдельные корабли еще до выхода в море! Комментарии тут вряд ли уместны.

Наконец-то появилась возможность расправить плечи

Но, как бы то ни было, приказ о выходе эскадры был разослан на корабли в тот же день, 26 июля. «Известие о предстоящем выходе в море вызвало... вздох облегчения», - записал в своем дневнике старший офицер крейсера «Диана» капитан 2 ранга В.И. Семенов. - Необходимость этого выхода была до такой степени очевидна, массы были так проникнуты этим сознанием, что упорство «начальства» порождало среди наиболее горячих голов самые ужасные подозрения... Иногда казалось... что вот-вот по эскадре пронесется зловещий крик: «Измена! Начальство нас продало!..».

Можно ли не согласиться со старшим офицером «Дианы»? Несмотря на длительное унижение стоянием под обстрелом японцев и бесконечной починкой кораблей, возможности для которой все сокращались, не имея никаких шансов достойно ответить своими двенадцатидюймовками, все команды просто горели желанием выйти в море и разобраться с японцами как следует. И вот такой-то личный состав Алексеев с Витгефтом считали небоеспособным! Принимать бой против японцев в открытом море, выходит, нельзя. А терять корабли, стоя на рейде, значит, можно. Конечно, крик «Измена! Начальство нас продало!» - это, главным образом, эмоции, но для военного моряка, как и для всякого военного (да и вообще всякого, кому понятны слова о настоящих мужчинах), нет ничего более невыносимого, чем погибать, имея возможность достойно ответить и не используя этой возможности.

Кстати, повреждения, полученные «Цесаревичем» и «Ретвизаном» при обстреле 25 и 27 июня, были ликвидированы самым ударным образом - к утру оба корабля были готовы к бою. Правда, рубка «Цесаревича» так и осталась плохо защищенной, что сыграло роковую роль в сражении, а команда «Ретвизана» заделывала подводные пробоины и откачивала воду, которой броненосец успел набрать не менее 500 тонн, всю ночь накануне выхода - и броненосец вышел в море наравне со всеми.

Что готовил нам противник?

Диспозиция японцев к 28 июля была следующей: главный броненосный отряд под командованием самого Того находился в районе острова Роунд вблизи Порт-Артура (броненосцы «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Шикишима» и броненосный крейсер «Асама»); крейсера «Якумо», «Касаги», «Такасаго» и «Читосе» - южнее Ляотешаня; бронепалубные крейсера «Акаси», «Сума» и «Акицусима» - у Энкаунтер-Рока; крейсера «Хасидате» и «Мацусима» - в бухте Сикау в непосредственной близости от Порт-Артура; новейшие и сильнейшие броненосные крейсера «Ниссин» и «Кассуга» вместе со старой калошей броненосцем «Чин-Иен» фланировали в дозоре, контролируя выход с рейда. Кроме того, четыре отряда миноносцев общей численностью до 40 вымпелов постоянно вертелись между Порт-Артуром и Дальним.

Все эти силы могли быть сосредоточены в считанные часы; адмирал Камимура, как и полагалось, сторожил со своей эскадрой Корейский пролив, имея приказ не допустить в Желтое море владивостокские крейсера.

По всей видимости, выход 28 июля был так же хорошо известен Того, как и предыдущий 10 июня, поскольку диспозиция японцев была исключительно благоприятной для встречи и уничтожения нашей эскадры. «Гроссмейстер» Того вооружился кучей домашних заготовок и предвкушал расправу с игроком-любителем.

Но, между прочим, «гроссмейстер» не учел, что его паучья сеть может порваться - 15 двенадцатидюймовок «Цесаревича», «Ретвизана», «Севастополя» и «Полтавы» и 8 десятидюймовок «Победы» и «Пересвета» - это не муха, а крупный шмель. Правда, по вспомогательной артиллерии у японцев большой перевес. Очень, конечно, нужен был бы «Баян», оставшийся в Артуре. Но! При всех достоинствах броненосных крейсеров (несопоставимая с броненосцами скорость хода, та же дальнобойность - у «Ниссина» и «Кассуги») они обладают недостаточной для эскадренного боя бронезащитой - плата за скорость хода. Поэтому при работе в огневой линии наравне с броненосцами они являются слабым местом. Миноносцы же в ходе эскадренного боя можно не принимать в расчет - они опасны только в условиях плохой видимости и тогда, когда броненосцы уже сильно пострадали.

Итак, перевес у японцев хотя и заметный, особенно в средней артиллерии, но даже с чисто арифметической точки зрения ситуацию безнадежной назвать нельзя. Единственно, что необходимо - это настоящее командование эскадрой, умение использовать возникающие тактические преимущества и соблюдать общую стратегию боя. Как раз этого у Витгефта и нет, поскольку он вышел в море, будучи заранее уверенным в поражении. Ничем не лучше и его дублер - младший флагман князь Ухтомский. Он вообще был бы очень рад, если бы корабли ходили только задним ходом, уклоняясь от боя. 

И вот такие-то адмиралы решали судьбу России! А ведь на кораблях - прекрасные команды, готовые к бою и проверенные в деле. 

Играть-то вполне можно и против гроссмейстера...

С восходом солнца наши корабли начали выходить на рейд и занимать свои места по диспозиции. На этот раз траление рейда было проведено значительно быстрее, чем 10 июня, и уже в 8.45 эскадра вышла в море, следуя за тралящим караваном в кильватерной колонне. Головным шел «Цесаревич» под флагом Витгефта.

Оставляя Порт-Артур, Витгефт телеграфировал Алексееву: «Согласно предписанию выхожу с эскадрою прорываться во Владивосток. Лично и собрание флагманов и командиров, принимая во внимание все местные условия, были против выхода, не ожидая успеха прорыва и ускоряя сдачу Артура, о чем доносил неоднократно». Витгефт лишний раз напоминал Алексееву о том, что его приказ невыполним. Лучше бы он сообщил о своих планах прорыва - тогда можно было бы скоординировать его действия с владивостокскими крейсерами!

В 10.30 был отпущен тралящий караван. Эскадра легла на курс зюйд-ост 520 - на Шантунг. Видимость была идеальной, погода словно благоприятствовала японцам для скорейшего обнаружения нашей эскадры. Впрочем, «гроссмейстеру» Того и не требовалось ее искать - дозорные крейсера уже сообщили ему все, что нужно, и поспешили присоединиться к главному броненосному отряду. И противник не замедлил появиться - в 11.30 главные силы японцев под флагом адмирала Того возникли на видимости (130 кабельтовых) с северо-востока. Расчет Алексеева на возможность прорыва, избегая боя, был в корне неверен. Но прорыв с боем был вполне возможен, несмотря на все «домашние заготовки» Того. В главной огневой линии Того шли 4 броненосца и два сильнейших броненосных крейсера - «Ниссин» и «Кассуга». Разбросанность японских сил, в соответствии с «паутиной», привела к тому, что на нашей стороне оказался перевес в главном калибре - «гроссмейстер» угодил на грань обмана самого себя. Так что прав-то был Эссен!

Японская эскадра шла на пересечку курса нашей. Тактический план Того явно обозначал намерение охвата головы противника, пользуясь преимуществом в скорости (изначально скорость нашей эскадры была 8 узлов, японской - не менее 15). На момент открытия огня (12.20) наряду с главными силами японцев, пересекавшими наш курс на расстоянии около 75 кабельтовых, еще 4 крейсера (броненосные «Якумо» и «Асама» и 2 бронепалубных) шли параллельным с нашим курсом на расстоянии также около 75 кабельтовых; 3 крейсера находились к северу на расстоянии 80-85 кабельтовых; наконец, к северо-востоку на расстоянии около 100 кабельтовых появились еще 3 крейсера.

«Паутина» Того, тем самым, оставляла только путь обратно на Порт-Артур, где наши корабли караулили все 4 отряда миноносцев и осадные орудия генерала Ноги, уже пристрелявшиеся к гавани. Первая «гроссмейстерская заготовка» явно подсказывала Витгефту повернуть обратно, как и 10 июня, и угодить под полный разгром.

Но в эту ловушку наш флагман на сей раз не пожелал попадать. На открытие огня японцами наши корабли принялись дружно отвечать, и одновременно эскадра увеличила ход до 13 узлов. При этом Витгефт приказал изменить курс влево на 4 румба. «Гроссмейстеру» пришлось признать, что и вторая домашняя заготовка не сработала - эскадры оказались на контркурсах, охват головы не удался.

Определенный «дебютный перевес» Того все же получил - в результате поворота условия стрельбы для русских кораблей ухудшились, японцы просматривались под острым углом и против солнца. Однако сам по себе бой на контркурсах был более выгоден нам, чем японцам - в этом случае преимущество в главном калибре ставило в критические условия  броненосные крейсера, попадающие последовательно под удары наших двенадцатидюймовок. Кроме того, японцы, будучи прилежными учениками англичан, не осваивали приемов боя на контркурсах, а наши, несмотря на все недостатки в боевой подготовке, умели вести встречный бой - уроки адмирала Макарова не пропали даром!

Поэтому Того применил третью «домашнюю заготовку» - пока наши броненосцы не успели пристреляться - пустил поперек курса нашей эскадры отряд миноносцев,  набросавших плавающих мин. Эта заготовка Того сработала, хотя и не полностью - подорвать ни один из наших кораблей не удалось, но пришлось несколько раз менять курс, обходя мины. В результате сосредоточить огонь на слабейших вражеских кораблях оказалось невозможно, поскольку наши корабли при маневрировании несколько раз перекрывали друг другу сектор обстрела.

Преимущество в скорости у японцев хоть и уменьшилось, но осталось. В результате при прохождении на контркурсах под огонь попали не японские, а наши крейсера, получившие несколько попаданий. Особенно досталось флагману крейсерского отряда «Аскольду», на котором находился командующий крейсерами новоиспеченный контр-адмирал Н.К. Рейценштейн. 12-дюймовый снаряд сбил на «Аскольде» одну из пяти труб. Впрочем, ни артиллерия, ни машины при этом не пострадали. Командир «Аскольда» К.А. Грамматчиков приказал выбросить за борт обломки разбитой трубы, и крейсера по приказу с «Цесаревича» ушли на левый траверз броненосцев, туда же переместились и все 8 миноносцев.

Пока что «гроссмейстер» своими домашними заготовками ничего существенного не добился. Даже фактор солнца использовать не удалось, а попадания в крейсера не уменьшили их боеспособности - все они благополучно вышли из-под обстрела. Более того, обстрел крейсерского отряда броненосцами нельзя расценить иначе, как злорадную насмешку над неопытным игроком - дескать, вот я сейчас над тобой малость поиздеваюсь. Но Витгефт на этой стадии боя показал себя вовсе не таким уж дилетантом - он не попался ни в одну из ловушек и, более того, вынудил противника ошибиться - после прохождения на контркурсах и обстрела крейсеров Того вдруг обнаружил, что... наша эскадра прорвалась! Стрелять-то японцам уже не в кого, а прямо по курсу нашей эскадры - открытое море без всякой «паутины». К тому же японский флагман получил несколько весьма чувствительных попаданий - на встречных курсах наши стреляли лучше японцев, несмотря на всю пресловутую выучку тоговских комендоров. «Гроссмейстер» явно почувствовал себя обескураженным.

В 13.25 стрельба прекратилась, и Витгефт лег на прежний курс. Запоздалая попытка Того охватить хотя бы хвост, а не голову нашей эскадры, тоже не удалась - Витгефт дал команду прибавить ход до 14 узлов. Теперь путь во Владивосток был открыт.

Все бы прекрасно - и «гроссмейстер» посрамлен, и наш адмирал оказался значительно умнее, чем ему самому казалось. Увы! Концевой броненосец - «Полтава» - стал отставать, поскольку из-за неисправностей машин он не мог держать скорость 14 узлов. Этим, естественно, воспользовались японцы. Отряд крейсеров, шедший параллельным курсом с нашей эскадрой («Якумо», «Асама» и два легких крейсера), набросился на отставшую «Полтаву». Хоть калибр их орудий и уступал 12-дюймовкам «Полтавы», все же четверо на одного - это много.

Пришлось остальным броненосцам сбавить ход и поддержать «Полтаву», в результате чего противник отвернул и прекратил огонь. После этого ни один отряд из тех, которые плели «паутину», не имел намерений подходить к нашей эскадре ближе, чем на 70 кабельтовых, а с такого расстояния их крейсера не могли нанести вреда нашим броненосцам.

Первая фаза боя на этом закончилась. Можно было подвести некоторые предварительные итоги.

Если бы и дальше в том же духе...

Все противоборствующие корабли остались в строю. Наиболее сильные повреждения получили флагманы - «Цесаревич» и «Микаса», а также концевые - «Полтава» и броненосный крейсер «Ниссин». Повреждения «Ниссина» (а он вел дуэль в основном с «Пересветом») оказались настолько серьезными, что Того спешно включил в главную огневую линию еще один броненосный крейсер - «Якумо», выведя его из состава 3-го боевого отряда. Бой на контркурсах все-таки принес свои плоды, несмотря на «гроссмейстерские» домашние заготовки.

Витгефту удалось по сути выиграть эту фазу боя, поскольку прорыв в открытое море состоялся. Если бы наша эскадра имела хотя бы равный с японцами ход, то можно было бы окончательно вырваться из «паутины». В этом случае желанный план выхода в Японское море и соединения с владивостокскими крейсерами был бы реализован, потому что эскадра адмирала Камимуры из 9 крейсеров вряд ли бы решилась принять бой против броненосцев, пусть и получивших повреждения в предыдущем бою. Невыполнимый приказ начинал выполняться! Но - увы! - у японцев было преимущество в ходе.

Главный броненосный отряд Того, выполнив поворот и идя параллельным с нашей эскадрой курсом, медленно, но верно нагонял нас, находясь сзади и справа. Остальные отряды японцев можно было в этот момент не принимать во внимание. «Гроссмейстер» стремился теперь, перейдя из дебютной стадии в миттельшпильную, не просто настигнуть противника, а навязать бой «со всеми удобствами», т.е. заставить наши корабли на параллельных курсах стрелять против солнца. В таком бою преимущество было у японцев - за счет большей скорости хода они могли осуществить охват головы нашей колонны, а если мы опять будем поворачивать, то собьемся с курса. Необходимо было срочно искать встречный план, чтобы опровергнуть эту, теперь уже очевидную, тактическую заготовку.

Около 15.00 Витгефт запросил у командиров кораблей сведения о повреждениях. Ответы были благоприятными - существенных повреждений и потерь в вооружении не отмечалось. Поскольку намерение Того снова навязать бой сомнений не вызывало, Витгефт со своим штабом провел совещание на предмет выбора тактики боя.

Большинство штаб-офицеров высказало предложение перестроиться в строй фронта и уходить именно таким строем. В этом случае противник не сможет воспользоваться преимуществом в скорости хода, а преимущество в главном калибре, причем существенное, будет у нас. Такая тактика, кроме всего прочего, даст свободу маневра крейсерам и миноносцам, которые в случае боя на параллельных курсах будут не у дел. Перестроение во фронт заставит перестраиваться и японцев, поскольку угроза охвата головы колонны в этом случае нависнет уже над ними. Вот то самое встречное решение, которое опять посрамит «гроссмейстера» Того!

Безусловно, если бы Витгефт был уверен в управляемости эскадры, он согласился бы с этим предложением. Пускай он не допускал возможности победить в бою (а такая возможность в этот момент явно просматривалась), но возможность увести эскадру в полном порядке вопреки всем заготовкам Того была для него крайне привлекательной. По всей видимости, опять сыграла решающую роль убежденность Витгефта в том, что «он не флотоводец». Опасаясь, что при имеющемся уровне управляемости эскадры (а, собственно, чем он был так уж плох - никаких тактических просчетов пока что не было сделано!) уязвимость наших кораблей при перестроении во фронт возрастет, он принял решение: уходить, насколько это позволит фактор времени, прежним порядком, и принять по возможности более кратковременный бой, рассчитывая на наступление темноты. В этом, конечно, был свой резон - первая фаза боя показала, что японцы уязвимы, что они выходят из боя после нескольких удачных попаданий и, следовательно, под покровом темноты уйти от них будет легче. Тем более, что практика отражения минных атак у нас уже более чем достаточная и вполне можно надеяться на то, что все наши корабли сумеют справиться с налетами «морских ос».

Чистый горизонт прямо по курсу манил Витгефта, создавая у него надежду на выполнение казавшегося совершенно невыполнимым приказа. И он принял решение не на уровне хотя бы мастера (пускай не гроссмейстера), каким было бы перестроение во фронт, а на уровне дворового шахматиста, не способного рассуждать глубже, чем «если он меня съест, я его съем». Здесь-то и проявилась разница в уровнях тактического мышления флотоводца Того и «паркетного моряка» Витгефта.

Но даже и это еще не обрекало нас на поражение. Пока главные силы Того с воловьим упорством нагоняли нашу эскадру и заходили со стороны солнца (а оно уже стало переваливаться на западную сторону неба), в распоряжении Витгефта появился еще один тактический ход, который и без строя фронта мог обеспечить нам возможность оторваться от противника. Это - атака миноносцев.

Аналогия с шахматной партией: одна пешка - ничто, но пешки, стоящие фалангой или расположенные по диагонали, - сила. Атака миноносцев «из-под солнца», представляющая собой набросанные на курсе противника плавающие мины либо - в случае выбора удачного угла атаки - пуск торпед даже в случае успешного уклонения противника от мин или торпед непременно замедлила бы ход вражеской эскадры и дала бы нам столь необходимый выигрыш во времени. Тем более что Того уже применил совсем недавно именно такую атаку против нас, а теперь ему очень полезно было бы отведать кушанье своего собственного приготовления. Да, против восьми наших миноносцев японцы имели более чем двойной перевес - их миноносцы все время вертелись вокруг, но, как и в линейных силах, у них просматривалась сильная разбросанность, и фактор неожиданности и стремительности атаки, безусловно, можно и нужно было использовать. Однако, похоже, Витгефту это и в голову не пришло, а штаб-офицеры, обиженные неприятием их предложения насчет строя фронта, не стали более высовываться.

Перед началом новой фазы боя Витгефт передал семафором по линии: вести огонь по головному кораблю противника, а с заходом солнца следить за «Цесаревичем». И все! Это было последним распоряжением командующего эскадрой, после этого бой шел вроде как сам по себе. Как действовать, если с «Цесаревичем» что-то случится? Что делать, если в результате маневрирования головной корабль противника выйдет из сектора обстрела? Эти и другие вопросы, требующие наработанных тактических заготовок для своего решения, не были даже поставлены. А практика сражения поставила их сама!

Гроссмейстеру крепко набили морду.

Если бы при этом у нас вел игру хотя бы мастер!

В 16.45 эскадры сблизились на расстояние 45 кабельтовых. Само по себе это расстояние показательно: японцы тянули с открытием огня, хотя имели более совершенные дальномерные устройства. Наши тоже не стреляли, поскольку стремились выиграть еще хоть какое-то время. Почему же японцы не открывали огня со своей любимой дистанции 70-80 кабельтовых? Ведь в первой фазе боя они стреляли именно так.

По всей видимости, мы встретились еще с одной тактической заготовкой Того. Он уже почувствовал, что маневрирование под огнем при стрельбе с дальних дистанций ведет к постепенному сближению, а в этом случае возрастает эффективность наших бронебойных снарядов. Японским «шимозным» снарядам все равно, с какой дистанции их выпускают, но на меньших расстояниях процент попаданий выше. Наши же снаряды при стрельбе с малых расстояний в случае попадания мимо броневого пояса могут пробить оба борта навылет и не разорваться (у них запальные трубки работают с замедлением).

Первым из наших кораблей открыла огонь концевая «Полтава», затем, по мере того, как японская эскадра обгоняла нашу, последовательно вступали в бой остальные корабли. При этом «гроссмейстер» Того опять просчитался - «Микасе», прошедшей сквозь строй всей нашей эскадры, весьма крепко досталось. В момент открытия огня «Микаса» сама попала в положение «охвата головы» - по ней могли стрелять все шесть наших броненосцев. И они не преминули приложить все старания. Именно в этой фазе боя японский флагман получил наибольшие повреждения. Но он, несмотря ни на что, не потерял хода и продолжал вести эскадру за собой, несмотря на то, что на корабле Того вышла из строя почти вся артиллерия и большинство верхней команды, включая командира.

Японские корабли, как и наши, сосредоточили огонь на флагмане, но эффективными попадания в «Цесаревича» стали только после того, как японцы вырвались вперед. Снова Того попытался охватить голову нашей эскадры, что было теперь не просто тактической заготовкой, а жизненной необходимостью - огонь «Микасы» настолько ослабел, что вся надежда была на орудия остальных кораблей. Витгефт приказал, как и в первой фазе боя, повернуть на два румба влево и увеличить ход до 15 узлов. Такая скорость была не под силу не только «Полтаве», но и «Севастополю», они стали отставать, и ход - в который уже раз! - пришлось снова уменьшить.

Но полного охвата Того сделать все равно не смог - «гроссмейстер» почувствовал, что его силы на исходе. Просто обе эскадры изменили курс. Все же солнечный фактор Того частично использовал, но теперь уже и силуэты японских кораблей неплохо смотрелись на фоне клонящегося к закату солнца. Бой достиг кульминации. Обе огневые линии напрягали все силы, несмотря на то, что с выходом орудий из строя огонь постепенно слабел. Теперь уже огонь сосредотачивался не только на флагманах, но и на остальных кораблях, попадавших в сектор обстрела.

Примерно через полчаса после открытия огня 12-дюймовый снаряд противника угодил в середину фок-мачты «Цесаревича». Находившийся на нижнем мостике Витгефт был разорван на куски, погибли также несколько офицеров его штаба и матросов. Штаб командующего как таковой перестал существовать. Но это еще не было потерей управления. Эскадру повел оставшийся в строю командир «Цесаревича» капитан
1-го ранга Н.М. Иванов. Еще полчаса ожесточенной артиллерийской дуэли, в течение которых эскадры сблизились на совсем уж ничтожное расстояние - до 20 кабельтовых. Командир «Цесаревича» в течение этого критического получаса умышленно не подавал сигнала о гибели командующего, чтобы в разгар боя не вызвать растерянности.

Именно в этот период наибольшего сближения наши моряки смогли визуально рассмотреть результаты работы своих комендоров - «Микаса» практически не стрелял, «Асахи» горел, «Фудзи» почти не управлял действиями своей артиллерии - похоже, был разбит дальномерный пост, «Шикишима» мучительно рыскал по курсу и больше был озабочен восстановлением рулевого управления, чем стрельбой по противнику, броненосные крейсера усиленно заделывали пробоины.

Но вот в 17.45 еще один 12-дюймовый снаряд противника разорвался в непосредственной близости от боевой рубки «Цесаревича». Мы помним, что рубка флагмана пострадала от попадания 25 июля и практически не защищала от осколков тех, кто в ней находился. Поэтому все офицеры, находившиеся в рубке, были выведены из строя. Взрыв также вывел из строя все приборы управления огнем и повредил рулевой привод. Броненосец начал описывать циркуляцию. Сигнала о выходе из строя подать было некому. Строй эскадры нарушился.

Этому предшествовал диалог в рубке флагмана японцев, приведенный в знаменитой книге А.Н. Степанова «Порт-Артур»:

«Адмирал оторвался от бинокля и взглянул в сторону русских. Склонявшееся к западу солнце хорошо освещало эскадру. Несмотря на разрушения и пожары, она продолжала двигаться прежним курсом и не снижала интенсивности своего огня.

Того в задумчивости отправился обратно в рубку...

В рубке он кивком головы подозвал к себе капитана второго ранга Изиду, заменившего раненого начальника штаба. Офицер тотчас подошел и почтительно вытянулся в ожидании приказаний. Адмирал мгновение помолчал. В его голове вихрем проносился целый рой мыслей. Тяжелое положение японской эскадры было очевидно. Встал вопрос о выходе из боя, но отступление обозначало провал основного плана войны - не допустить соединения Артурской и Владивостокской эскадр. С другой стороны, продолжение боя грозило такими повреждениями, после которых броненосный отряд может надолго выйти из строя и русские приобретут хотя бы временное превосходство на море. Правда, у острова Цусима находится еще эскадра броненосных крейсеров адмирала Камимуры, а в Корейских шхерах скрывается три десятка миноносцев. Но зато к русским могут подойти на помощь владивостокские крейсера.

Осторожность все же взяла верх.

- Поднять сигнал: «Я имею передать приказ», - обратился адмирал к Изиде.

- Готово, - через минуту доложил офицер.

- Эскадре отходить в Сасебо, - раздельно проговорил Того.

  Изида с удивлением и испугом посмотрел на своего адмирала.

- Разве ваше превосходительство считает, что русские выиграли бой? - робко спросил он.

- Да.

Офицер широко раскрыл свои чуть раскосые черные глаза, затем взглянул в сторону неприятельской эскадры и радостно воскликнул:

- Флагманский корабль русских вышел из строя!»

Быть может, такого разговора в рубке «Микасы» и не было. Допустим, что писатель допустил авторский вымысел, болея душой за русских моряков и представляя сверхдраматическую ситуацию вокруг выхода из строя нашего флагмана. Но то, что японские корабли были повреждены сильнее наших и понесли бульшие потери - это никакой не авторский вымысел, а исторически достоверные сведения, которые можно прочитать где угодно. И это - независимо от пресловутых разрывных японских снарядов, начиненных «шимозой», вызывавшей страшные разрушения при попадании во что угодно, даже в трап или кучу сложенных коек. Мораль: наши комендоры Артурской эскадры стреляли лучше японских, вышколенность которых стала «притчей во языцех» у военно-морских историков.

Что же произошло после выхода из строя нашего флагмана?

Командир «Ретвизана» капитан 1-го ранга Щенснович, чтобы помочь эскадре восстановить боевой порядок, повернул на неприятеля с намерением таранить один из его кораблей. Японцы сосредоточили по броненосцу сильный огонь. «Ретвизан», стреляя, шел полным ходом; на мгновенье он закрывался всплесками воды и дымом от разрывавшихся снарядов, и тогда казалось, что броненосец тонет. Когда до противника осталось не более 17 кабельтовых, на «Микасе» поднялся черный столб дыма и окутал всю переднюю  часть. Снаряд «Ретвизана» явно угодил в боезапас.

В эти решительные минуты Щенснович был ранен в живот осколком. Замысел не удалось осуществить до конца, «Ретвизан» отвернул, его маневр дал возможность командирам других русских кораблей выровнять строй. Но у них не хватило решимости последовать за «Ретвизаном» и поддержать его атаку, тем более, что «Ретвизан» не поднял никакого сигнала.

Вот оно - командование эскадрой по-витгефтовски, а не по-макаровски. Героический рывок Щенсновича мог серьезно укрепить Того в его решении немедленно выйти из боя. Все наши броненосцы не потеряли хода и сохранили главный калибр. Более того, если бы маневр «Ретвизана» был поддержан хотя бы одним из наших броненосцев - а «Пересвет», «Победа» или «Севастополь» вполне могли это сделать - то вражеский флагман почти наверняка пошел бы ко дну - ведь он уже не мог отвечать. Если молчит главный калибр, а активный борт вспомогательной артиллерии тоже не стреляет, то атака, подобная маневру «Ретвизана», смертельна. Тем более, что, отворачивая от неуправляемого «Цесаревича», «Пересвет» и «Севастополь» повернули в сторону противника. А так - не имея указаний с «Цесаревича», наши корабли не предприняли ничего, и японцы лихорадочно сосредоточили огонь всей артиллерии на «Ретвизане», который оказался ближе к японцам, чем к своим. Щенсновичу пришлось отвернуть, чтобы самому не пойти ко дну, потому что японцы, поначалу давая сплошные перелеты, быстро пристрелялись и нанесли несколько серьезных повреждений в носовой части броненосца. А ведь «Ретвизан» накануне получил серьезную пробоину именно в носовой части, которая была за ночь заделана кое-как. Вода снова хлынула внутрь корабля, и продолжать атаку в одиночку уже не было возможности. «Ретвизан» отвернул назад. Реальнейшая возможность решительно изменить ход боя в нашу пользу была упущена.

Пока «Ретвизан» пытался таранить «Микасу», на мостике «Цесаревича» очнулся раненый артиллерийский офицер лейтенант Ненюков. В рубке, кроме убитых, никого не было. Ненюков встал к штурвалу, который оказался неисправным; попытка передать управление через центральный пост на нижний штурвал не привела ни к чему - из центрального поста не отвечали. В это время в рубку пришел лейтенант Пилкин, которому Ненюков и сдал командование. Так как машинный телеграф не действовал, то Пилкину стоило больших усилий перевести управление в центральный пост. Вскоре командование принял раненый старший офицер корабля капитан 2-го ранга Шумов. Он приказал поднять сигнал по эскадре, что адмирал передает командование младшему флагману контр-адмиралу Ухтомскому.

Еще один «паркетный моряк», которого даже не смогли заставить вести себя похоже на настоящего

 Что касается командования Ухтомского, то он как флагман повел себя куда хуже Витгефта и, кроме сигнала «следовать за мной», никаких мер по вступлению в командование эскадрой не принял. Сигнал же этот, поднятый на крыле верхнего мостика (на броненосце «Пересвет» в результате попаданий вражеских снарядов не было ни мачт, ни рей), почти никто не заметил. В кильватер «Пересвету» встала одна «Победа», да и то потому, что «Пересвет» обошел ее с нужной стороны, где сигнал можно было видеть. Таким образом, хоть формально командование и было передано, но его никто не принял. Эскадра перестала существовать как организованная сила.

И это - в условиях, когда японские броненосцы уже не в состоянии вести бой, когда одним хорошим залпом можно отправить на дно вражеский флагман! Именно сейчас совершенно необходима была решительная атака, поскольку у противника почти не осталось сил продолжать бой. Ведь при всех повреждениях ни один из наших броненосцев не потерял боеспособности, как, например, все тот же «Микаса», не был на грани потопления, не понес невосполнимых потерь в людях.

То, что происходило дальше, очень похоже на Цусимское сражение, только не с таким печальным исходом. Несмотря на все заключения всех комиссий, развал эскадры после маневра «Ретвизана» остается самой большой загадкой боя 28 июля, а если учесть, что этот бой был кульминацией всей войны, то, значит, и всей кампании. Наиболее вероятным объяснением этого может служить только сверхбездарное командование, настолько нарушившее взаимосвязь кораблей, что каждый стал полагаться исключительно на себя. А, как известно, применение принципа «спасайся, кто может», приводит чаще всего к тому, что спастись вообще никто не может. Выходит, выступление Витгефта на совещании 4 июля все восприняли в самом буквальном смысле. Результат: проиграли выигранное сражение, а с ним - и всю войну.

Апостериорные умники склонны поносить адмирала Того - он, дескать, не воспользовался развалом русской эскадры и не сумел пустить все наши броненосцы ко дну, как это впоследствии было сделано в Цусимском сражении. Хочется снова призвать не выставлять Того дураком - все-таки мы имели дело с гроссмейстером. Того просто не мог ничего использовать. Если обратиться к последнему пункту резюме комиссии Дикова, то читаем: «Рассеяние эскадры на обратном пути ее из боя в Порт-Артур, окончательно решившее вопрос о владении морем не в нашу пользу, не вызывалось обстоятельствами».

Обстоятельства же были таковы, что главные силы Того вышли из боя и исчезли в северо-восточном направлении. Главный броненосный отряд японцев настолько сильно пострадал, что основной задачей Того стало стремление дотащить корабли до базы в Сасебо и не допустить, чтобы кто-нибудь из них отправился на дно. Но при этом надлежащий приказ был отдан - японские миноносцы устремились в погоню за русской эскадрой.

Не правда ли, очень похоже на ситуацию, которая была несколько часов назад - наша эскадра уходила курсом на Корейский пролив, японцы ее нагоняли и навязывали бой. Но не хотели раньше времени идти на сближение, потому что мешало солнце. Витгефт вполне мог бросить в атаку миноносцы, но не сделал этого. Теперь уходят битые японцы, и опять солнце за нас - оно уже клонится к закату, и с запада атака миноносцев на них может быть очень и очень успешной. Ну, допустим, что не все миноносцы могут развить максимальную скорость. Но все равно - если шарахнуть по Того залпом хотя бы из десятка торпед, то хромая «Микаса» не сможет увернуться. У нее же ни одна башня не стреляет, ход черепаший и - главное - против солнца атак не отразишь. Того все это наверняка продумал и, уводя главные силы, бросил в атаку миноносцы - совершил упреждающий маневр.

Темнота еще не наступила - в это время года (конец июля) светлого времени еще оставалось не менее часа. Несмотря на то, что наши броненосцы были повреждены меньше японских и вполне могли пустить ко дну все японские миноносцы, японцы все же атакуют. А где же наши миноносцы? Можно без труда настигнуть еле ползущие броненосцы Того и устроить им вполне веселую жизнь. Нет, и в действиях миноносцев нет никакой организации. Один миноносец в эскадренном бою -  нуль, приманка для малокалиберных пушек. Восемь миноносцев, которые могут дать залп, - это возможность пустить на дно любой из вражьих броненосцев. Тем более, что наши миноносцы в бою практически не участвовали, а, значит, сохранили и мины, и всю маневренность. Где же они были, наши миноносцы с такими гордыми именами - «Выносливый», «Бесшумный», «Властный», «Грозовой», «Бойкий», «Бурный», «Беспощадный» и «Бесстрашный»? Они, как и броненосцы, расползлись по одному и действовали по принципу «спасайся, кто может», хотя сам Того в это время усиленно спасался именно от них. Нашей эскадры уже не существовало, хотя ни один корабль не был потоплен. Это ли не парадокс, вызванный сверхбездарным командованием?

Крейсера вспомнили о «Варяге»

Отряд крейсеров под командованием контр-адмирала Рейценштейна стремился, как мог, сохранять организованные действия и даже отдавать команды броненосцам, поскольку со стороны «Пересвета», на котором находился Ухтомский, никаких команд не поступало. Рейценштейн, как следующий по старшинству после Ухтомского, фактически принял на себя командование эскадрой и поднял на мачте «Аскольда» сигнал: «Иду на прорыв, следуйте за мной!» «Новик» пристроился в кильватер «Аскольду», за ним потянулась «Диана» и «Паллада», но у них не было такого хода, каким  шли «Аскольд» и «Новик». А замедлять ход было смерти подобно - японские крейсера, коих было не меньше десятка, окружали наши крейсера со всех сторон, а за ними виднелись десятка три миноносцев. Сгущалась темнота - наступало время для массированных минных атак.

Командир «Аскольда» Грамматчиков решил развить самый полный ход, чтобы за счет бурунов обезопасить крейсер от минных атак, и взял курс на юг. Успеть за ним смог только «Новик»; «Диана» и «Паллада» безнадежно отстали и присоединились к броненосцам, повернувшим обратно в Порт-Артур - все же крупный калибр мог защитить их от атак вражеских крейсеров. Крейсерский отряд распался, как распалась вся эскадра.

Наперерез «Аскольду» и «Новику» рванули  ни много ни мало - 7 крейсеров, причем два из них - «Асама» и «Якумо» - имели вооружение, пригодное для боя на уровне броненосцев («Якумо», как мы помним, только что вышел из боя главных сил).

«Аскольд» решительно вступил в бой против «Асамы», которая вырвалась вперед и на какое-то время оказалась с «Аскольдом» один на один. Все та же «Асама», которая, надо думать, еще не забыла, как хорошо ей досталось от «Варяга»! А ведь «Аскольд» был однотипным с «Варягом» крейсером, только еще мощнее. Кто знает, может быть, командир «Асамы» Ясиро усиленно протирал глаза - уж не призрак ли «Варяга» перед ним? Сходство «Аскольда» с «Варягом» было тем более сильным, что «Аскольд», как мы знаем, потерял одну трубу. А с призраками, как известно, на море шутки плохи.

«Аскольд» открыл такой огонь, что на «Асаме» сразу вышла из строя носовая восьмидюймовая башня, вспыхнули сразу несколько пожаров, превратились в решето трубы, из-за чего «Асама» потеряла ход, в довершение всего залп аскольдовских шестидюймовок  вывел из строя и кормовую восьмидюймовую башню. Японский крейсер заполыхал от носа до кормы, практически прекратил огонь и поспешно ударился в бега, сколько было хода - и это броненосная махина в 10 тысяч тонн водоизмещения, не выдержав атаки легкого бронепалубного «Аскольда» в 6200 тонн! Громовое «Ура!» с «Аскольда» и «Новика» заглушило даже грохот орудий.

Нет, «Асаме» решительно не везло с самого начала и до самого конца войны. Это при семидесяти-то орудиях и при помощи шести крейсеров так опозориться! Как Ясиро-сан, командир «Асамы», тут же не сделал себе харакири, непонятно. После встречи с «Аскольдом» «Асаме» пришлось ремонтироваться аж до самой Цусимы. Получается, что, хотя силу «Асамы» отмечали все аналитики (особенно английские, ведь крейсер-то был британской постройки), как во время войны, так и после, доказать эту силу она так ни разу и не смогла.

Поврежденный «Якумо» отстал, но оставались еще легкие крейсера, которые, видя погром «Асамы», бросились врассыпную. Замешкался один «Сума», бывший, как мы помним, обидчиком нашего героического «Стерегущего». Возмездие не замедлило свершиться - от огня «Аскольда» «Сума» тоже, как и «Асама», заполыхал сплошным костром и, даже не пытаясь отстреливаться, кинулся прятаться за другие корабли. Дескать, вперед, ребята, смелее в бой, я встану грудью за твоей спиной. Но и после этого путь еще не был свободен - «из-за спины» крейсеров вылетели четыре миноносца и ринулись в атаку на «Аскольда», рассчитывая встретить его торпедным залпом. Расстояние до миноносцев стремительно сокращалось, и Рейценштейн не сразу понял, что хочет делать Грамматчиков - никаких противоминных маневров он не предпринимал, а скомандовал в машину: «Прибавить оборотов!», хотя крейсер и так шел полным ходом. Более того, он не только не пытался уклоняться от мин, но, наоборот, переложил руль на курс навстречу миноносцам. «Что вы хотите делать?» - спросил ошеломленный Рейценштейн. «Таранить!» - бросил Грамматчиков.

Японцы не сразу поняли, что происходит, а когда поняли, было поздно - полным ходом крейсер врезался в головной миноносец, японец разломился пополам, выпустил облако пара из котла и исчез с поверхности моря. Не давая опомниться, «Аскольд» почти в упор дал залп по второму миноносцу, отчего японцу снесло весь нос, он сразу же зарылся в воду, мелькнул бешено крутящимися винтами и тоже исчез. Шедший сзади «Новик» на полном ходу дал залп по двум оставшимся миноносцам, которые уже не помышляли об атаке, а пытались спастись бегством. Вся эта схватка заняла считанные минуты.

Но японские крейсера, опомнившись и видя, что наших-то крейсеров только два, кинулись в погоню. Да, все они не могли тягаться в скорости с «Новиком» и «Аскольдом», но все же для такого крейсера, как «Новик», даже одно попадание - смерти подобно. «Новик» стал отставать, получив две пробоины ниже ватерлинии и повреждения всех трех труб. Ход корабля уменьшился до 16-17 узлов.

«Аскольд», не потеряв ни узла из своих 20, ушел на юг. «Новик» остался один. Темнота выручила его, и от вражеских крейсеров он оторвался, но, несмотря на все усилия, прежней скорости восстановить не смог.

Пробоины к утру удалось заделать, но корабль потерял свое главное боевое качество - быстроходность. В пылу сражения была повреждена цистерна с пресной водой для питания котлов. Пришлось пользоваться забортной водой, из-за чего в котлах стало резко падать давление. Еще одна бессонная ночь в дрейфе. Лихорадочная работа по починке машины - все, от командира Шульца до каждого матроса, понимали, что главное - это скорость хода. К утру машину починили, хотя это казалось невозможным, и корабль пришел в Циндао. Там уже стоял сильно поврежденный «Цесаревич» - единственный из наших броненосцев, который-таки прорвался из Порт-Артура. На броненосце не было ни командира, ни старшего офицера, которых свезли в госпиталь - оба были в прошедшем бою тяжело ранены. Шульц так и не смог ни с кем посоветоваться, как быть дальше. Он принял решение - идти во Владивосток вокруг Японии, не выбирая кратчайшего пути, т.е. ни в коем случае не соваться в Корейский пролив.

Эх! Если бы только Шульц мог знать, что рано утром 1 августа Владивостокские крейсера вышли навстречу и связали боем эскадру Камимуры, так что Корейский-то пролив проницаем! Вот он, информационный голод - Скрыдлов не смог получить ничего внятного о выходе Витгефта, кроме дурацкой депеши Алексеева: «Эскадра вышла в море, сражается с противником», пришедшей с опозданием и без всякого указания места и времени сражения. «Россия», «Громобой» и «Рюрик» самым авральным образом рванули в направлении Корейского пролива, рассчитывая на «авось» - а вдруг они встретят там Витгефта - и приняли бой против втрое превосходящего противника, поджидавшего их всю войну. Проявив исключительную отвагу, отмеченную даже в лживых японских реляциях, они вытянули из Корейского пролива все японские силы - к Камимуре присоединилась эскадра крейсеров адмирала Уриу, того самого, что позорно блокировал в Чемульпо наш легендарный «Варяг».

Прикрывая умелыми маневрами тяжело поврежденный «Рюрик», на котором в самом начале боя были убиты командир и старший офицер, «Россия» и «Громобой» четырежды (!) описали циркуляции вокруг неподвижного товарища и увели за собой всю броненосную эскадру Камимуры. Расчет был на то, что «Рюрик» сумеет отбиться от легких крейсеров своими силами и восстановит ход, тем более что он отрепетовал сигнал флагмана «Идти полным ходом во Владивосток». В ходе упорного боя на параллельных курсах вдоль корейского побережья Камимура бросил преследование «России» и «Громобоя» и развернул свои броненосные крейсера на обратный курс.

В японских реляциях этот шаг Камимуры объясняется почти полным израсходованием боезапаса и надеждой на то, что остатков такового хватит только на добивание «Рюрика». Перепевы израсходования боезапаса у японцев звучат не только в их реляциях, но и в западных исторических материалах. Более осторожен в своих комментариях наш адмирал В.Е. Егорьев - он допускает возможность принятия Камимурой решения о прекращении преследования «России» и «Громобоя» именно по такой причине, но не высказывает решительного согласия с этой точкой зрения. Не менее убедительна и другая причина возвращения эскадры Камимуры  - японский флагман «Идзумо» из-за полученных повреждений сильно потерял ход, на «Ивате» удачное попадание с «Рюрика» привело к взрыву боезапаса в носовой башне и временному выходу из строя, в результате Камимура практически перестал управлять своими кораблями. Главной заботой для него стало благополучно вытащить из боя свой флагман, получивший более 30 попаданий.

Действия «России» и «Громобоя» почти спасли  «Рюрика» - он уже стал понемногу маневрировать. Появилась надежда, что корабль сможет устранить повреждения и уйти от наседавших «Нанивы» и «Такачихо», но - увы! - починить рули и машины в ходе боя команда «Рюрика» не успела. Вмешательство эскадры Уриу сыграло свою роль - исправляя одни повреждения, «Рюрик» получал новые, еще более серьезные. «Рюрик» продолжал отстреливаться в одиночку, пока было чем стрелять. Расстреляв все снаряды, он, не имея хода и наблюдая появление на горизонте возвращающихся крейсеров Камимуры, открыл кингстоны. Геройский бой!

Но в итоге получилось, что весь выход нашей «эскадры-невидимки», обнаружившей себя ради спасения товарищей-артурцев, был напрасным. Ведь основная цель - помощь артурской эскадре - была недостижима. Скрыдлов получил известие о возвращении основных сил эскадры в Порт-Артур и неудаче прорыва уже тогда, когда крейсера прошли полпути до Корейского пролива и вернуть их было невозможно - радиосвязь того времени действовала на расстоянии не более 30 миль. Посланный вдогонку вестовой миноносец вернулся ни с чем - крейсеров он не нашел. Витгефту при любом раскладе крейсера уже никак не могли помочь. Но Шульцу как раз очень даже могли - в результате боя с тремя японскими адмиралами Корейский пролив был свободен весь день 1 августа. Ценой гибели «Рюрика» можно было спасти хотя бы «Новик», единственный из кораблей артурской эскадры, продолжавший прорываться во Владивосток. Но - «Новик» этого не знал.

Путь вокруг Японии занял около недели. За это время команда, почти без всяких указаний со стороны командира, приводила корабль в порядок. Залатали дыры в трубах, заделали полученные в бою пробоины, привели в полную боевую готовность все вооружение. «Новик» засверкал, как на параде. Как же любили свой корабль моряки - словно и не было страшной опасности принять бой в одиночку против заведомо превосходящих сил противника! Только беспокоило состояние машин - сказалось засорение всей системы при засосе забортной воды. Корабль катастрофически замедлил ход и расходовал почти вдвое больше угля, чем по норме. Механик умолял Шульца приткнуться где-нибудь на ночь, чтобы застопорить машины и постараться провести необходимую профилактику. Командир не согласился, предложив сбавить ход до 10 узлов, идти на двух машинах, а третью в это время ремонтировать. «Новик», пусть и смешным для себя десятиузловым ходом,  продолжал упорно идти на север. Перерасход угля держал за горло.

Несмотря на то, что Японию уже обогнули, цель пока что ближе не стала - необходимо проникнуть через проливы Курильских островов, а там везде японцы. Шульц решил зайти на Сахалин, чтобы заправиться углем. Старший офицер Порембский возражал: к Сахалину идти слишком опасно, лучше, воспользовавшись туманом, который здесь не в диковинку, проскользнуть Сангарским проливом между Хонсю и Хоккайдо и взять курс прямо на Владивосток. Шульц не согласился. Пожалуй, это решение оказалось роковым - во-первых, по дороге попался португальский пароход «Кельтик», который очень даже мог сообщить о встрече японцам, во-вторых, крейсер заметили с маяка на острове Кунашир и здесь уж точно сообщили о его появлении по телеграфу в Японию. Надежда проскочить незамеченными пропала.

В довершение напастей в Корсакове оказалось ничего не готово к приему крейсера, пришлось устраивать погрузку подручными средствами, вплоть до перетаскивания угля ведрами (даже корзин, и тех не нашлось!). Время - драгоценное время - и тут было потеряно, погрузка угля не закончена, а радист доложил, что в эфире слышны переговоры нескольких судов - к Сахалину приближались вражеские корабли.

На горизонте показался первый японец. «На «Нийтаку» похож», - доложил старший сигнальщик. «Нам он не страшен, через полчаса будет под водой!» - с чего бы это Шульц стал так самоуверен, может быть, просто отвык от японцев за десять дней плавания? Японец приблизился, и оказалось, что это вовсе не потрепанная в боях «Нийтака», а однотипная с ней новенькая «Цусима», бывшая во всеоружии. Тем не менее «Новик» решительно пошел в бой, несмотря на подавляющее преимущество врага в артиллерии - не только в количестве пушек, но и в калибре, поскольку «Цусима» имела  шестидюймовки, а «Новик» - только 120-миллиметровки.

Бой был скоротечным - «Новик» быстро получил множество повреждений, в том числе три подводные пробоины. Но в пылу боя вся команда стремилась не латать свои дыры, а нанести как можно больший урон противнику. Наверное, за всю войну комендоры «Новика» никогда не стреляли с таким азартом.

Когда «Новик» развернулся на контркурсах с «Цусимой», оказалось, что и противник в весьма плачевном виде - все три трубы исковерканы, фок-мачта снесена, управления практически нет, крейсер мучительно рыскает на курсе. Японцы прекратили стрельбу и пустились наутек. «Новик» продолжал огонь, причем комендоры сами упрашивали: «Ваш-бродь, дозвольте еще разок по японцу садануть, в самого ихнего командира попадем!». Удачный выстрел вдогонку пришелся в самую середину корпуса «Цусимы», громыхнул сильный взрыв и рухнула труба. «Ура!» - разнеслось по нашему крейсеру, и прекратившаяся было стрельба разгорелась с новой силой. Японцы поспешили развернуться к «Новику» кормой и прибавили ходу. «Полный вперед!» - скомандовал Шульц, уже представляя, как он пустит «Цусиму» на дно. Но! Крейсер отказался, как всегда ранее бывало, прыгнуть вперед. Пар сел в котлах, холодильники стали резко перегреваться, и догнать проклятую «Цусиму» не было никакой возможности.

Пришлось взять курс обратно на Корсаков. Порембский быстро осмотрел повреждения и пришел на мостик с докладом: три подводные пробоины, затоплено рулевое отделение, корма села на три с лишним фута, вода продолжает прибывать, затоплена кают-компания и офицерские каюты. Половина котлов бездействует.

Выслушав доклад Порембского, Шульц заявил: «Ввиду тяжелых повреждений я решил взорвать крейсер».

Порембский изумился: «Как? Впереди у нас целая ночь! За это время мы справимся с главнейшими повреждениями!».

Шульц указал на горизонт: «Видите прожектора? Нас ищут! Возможности исправлять повреждения нет! Свозить команду на берег!».

Радист доложил: «Слышу переговоры по крайней мере двух кораблей!».

«Шлюпки на воду!» - скомандовал Шульц.

Матросы угрюмо сгрудились на палубе. Из толпы вышел боцман Кащенко. «Ваш-бродь, дозвольте мне умереть на «Новике». Я с самого спуска на воду служу на  нем!»

В толпе матросов поднялись крики: «В бой! Лучше умереть, чем топить наш «Новик»! Долой командира! Небось Эссен никогда бы этого не подумал!»

На мостике произошло замешательство.

Вода продолжала прибывать. Шульц фактически передал командование Порембскому, который приказал спускать все уцелевшие шлюпки на воду. Взрывать корабль не понадобилось - он сам неуклонно погружался. Хотя прожекторов на горизонте больше не показывалось, заделать пробоины уже не было никакой возможности. К утру самый быстроходный и самый изящный в мире крейсер затонул на глубине не более 10 метров, оставшись над водой своими трубами, мачтой, шлюпбалками и полубаком.

Возвращение в Порт-Артур, которого не должно было быть

Вернувшиеся в Порт-Артур посчитали, что все, кого они недосчитались, погибли (а недоставало «Цесаревича», «Аскольда», «Дианы», «Новика» и пяти миноносцев - «Бурного», «Бесстрашного», «Беспощадного», «Бесшумного» и «Грозового».) На самом деле потерей был только «Новик», да и тот затонул вследствие повреждений, полученных вовсе не в бою 28 июля, а в дуэли с «Цусимой» 7 августа.

Комиссия Дикова отрицательно оценила действия Рейценштейна и Грамматчикова: «Относительно мнения контр-адмирала Рейценштейна о необходимости прорвать линию неприятельских судов и, увлекши за собою погоню, очистить путь для броненосцев, Комиссия полагает, что легкий бронепалубный крейсер «Аскольд» не должен был пробивать путь для  броненосцев, которые, если бы это нашел нужным командующий эскадрой, могли гораздо успешнее сами проложить себе путь через линию неприятельских крейсеров. Совершив же прорыв только для себя и для крейсера «Новик», «Аскольд» вместе с тем получил настолько серьезные повреждения, что сам уже не был в состоянии воспользоваться прорывом  и дойти до Владивостока, а принужден был зайти для исправлений в Шанхай, где затем был разоружен. Таким образом, результатом прорыва явилось разоружение крейсера в нейтральном порту».

Действия командира крейсера «Новик» Шульца не нашли специального отражения в решениях Комиссии. Похоже, Комиссия так и не пришла к определенному выводу - то ли наградить его за отвагу в бою против сильнейшего противника, то ли наказать за легкомыслие и потерю корабля. Минусом против Шульца смотрится его явное пренебрежение к людям в отношениях с командой (а на «Новике» был редкостно сплоченный и обожающий свой корабль экипаж), плюсом - то, что после затопления корабля никто из команды не только не погиб, но и не попал в плен к японцам. В общем, на Шульца, по всей видимости, просто махнули рукой.

Немного арифметики и итоги, вовсе из нее не следующие

В бою с японцами 28 июля моряки эскадры нанесли противнику весьма чувствительные потери в людях и повредили многие из его кораблей, которые пострадали значительно больше русских. «Микаса» понес бьльшие потери, чем «Цесаревич»: на японском броненосце было 32 убитых и 82 раненых; на русском флагманском броненосце потери составили 54 человека, из них убитыми 12. Во время боя на «Микасе» наблюдалось несколько пожаров. В первом бою он получил попадание в спардек двумя тяжелыми снарядами, осколками была насквозь пронизана грот-мачта, убито 12 человек и 5 ранено. Во втором бою в него попало несколько снарядов, один из которых, разорвавшись у кормовой башни, разбил 12-дюймовое орудие и ранил 18 человек. Другими снарядами на переднем мостике броненосца было убито семь человек и ранено 16. К концу сражения обе 12-дюймовые башни корабля не стреляли и не поворачивались, огонь вела только одна 6-дюймовая пушка. Вражеский флагман имел настолько жалкий вид, что по нашему флоту распространился слух: «Микаса» вообще потоплен. Во всяком случае, когда в Цусимском сражении его опять увидели во главе эскадры, то были изумлены: «Микаса»? Так ведь он же потоплен!»

Тяжело пострадал не только «Микаса», но и другие неприятельские корабли. Крупнокалиберный снаряд, попавший в броненосец «Асахи», пробил его борт под ватерлинией около кормы и произвел сильные повреждения внутри корабля; осколками были убиты старший артиллерийский офицер и несколько матросов. В броненосный крейсер «Кассуга» попало три крупных снаряда, причинивших много разрушений. Сильно пострадал броненосный крейсер «Ниссин» - на корабле было 16 убитых и 31 раненый. Броненосец «Чин-иен» получил попадание двумя снарядами. На крейсере «Якумо» было убито 22 человека; один из снарядов проник внутрь корабля и, разорвавшись там, произвел большие разрушения.

Подчеркнем, что перечисленные сведения о потерях и повреждениях броненосных сил Того взяты из японских источников, где степень вранья в сторону уменьшения очень велика.

Отсюда следует, что применение бронебойных, а не разрывных снарядов может быть более эффективным при меткой стрельбе. Если бы наши снаряды были начинены не пироксилином, а той же «шимозой», пусть в таком же количестве, как пироксилин, то и «Микаса», и «Асахи», и «Якумо» (да и «Кассуга», пожалуй) были бы потоплены.

Японские миноносцы тоже значительно пострадали. По японским данным, «в истребитель "Асагири" попало два крупнокалиберных снаряда; был подбит истребитель "Мурасаме"; миноносцы "N46" и "N40" были повреждены: первый в результате столкновения, второй - от попадания снаряда. Миноносец "N38" потерял управление и ход от попадания в него торпеды».

Потери японских миноносцев явно представляются заниженными. Только «Аскольд» и «Новик» не повредили, а потопили минимум 2 миноносца; от попадания торпеды миноносец не в состоянии удержаться на воде, разве что торпеда не взорвется - но об этом речь как будто не идет. Между прочим, ни в одном из российских источников не сообщается о торпедных атаках с нашей стороны в ходе боя 28 июля. Кто же всадил тогда торпеду в японский миноносец, да еще так, что он остался на плаву? Уж не сами ли японцы? Кроме того, при отражении ночных атак были потоплены несколько японских миноносцев - но ни об одном из них японцы не вспоминают. Вражьего вранья, в общем, хватает, даже с большим избытком.

 Японский офицер лейтенант Сакура, участник сражения, впоследствии писал в газете "Кайгун-Дзошши": "В этом генеральном бою, если можно так назвать его, наши суда пострадали весьма серьезно: не было ни одного, которое не имело бы пробоины, а следствием их - и крена". Но это - сведения неофициальные. Кто знает, может быть, Сакура-сан поплатился за свою болтливость.

Русские корабли и особенно броненосцы тоже имели серьезные повреждения. На "Цесаревиче", как и на «Микасе», вышли из строя обе башни главного калибра, все шлюпки на корабле были разбиты, перебита фок-мачта, в корпусе броненосца оказалось много пробоин и т.д. Броненосец "Ретвизан" во время боя получил 21 попадание, на нем были выведены из строя 14 орудий и большинство прожекторов. Броненосец "Победа" имел несколько пробоин, причем одну ниже ватерлинии, на корабле временно выходили из строя три 6-дюймовых, одно 10-дюймовое и много мелкокалиберных орудий. Особенно сильно пострадала артиллерия броненосца "Пересвет": была выведена из строя 10-дюймовая башня (уже после боя, в результате отчаянной ночной атаки японского миноносца, который проскользнул прямо под бортом «Пересвета» и выстрелил в упор из трехдюймовки, заклинив в итоге кормовую башню главного калибра), повреждено несколько 6-дюймовых и девять 75-миллиметровых орудий правого борта. В подробном отчете о результатах боя В.Н. Черкасов перечисляет 38 пробоин как в надводной, так и в подводной частях корабля. Пострадали в разной степени и другие русские корабли. Но все это были исправимые повреждения.

Потери артиллерии на русских броненосцах по существу были незначительными, особенно главных калибров. Из 23 орудий главного калибра (12 и 10 дюймов) вышло окончательно из строя к концу боя всего четыре, т.е. 17%, а из 66 6-дюймовых вышло из строя 11, или тоже 17%. Если принять во внимание, что на кораблях не ощущалось недостатка в снарядах, корабли оставались на плаву и не потеряли хода, потери в людском составе были невелики, то следует сделать вывод, что русская броненосная эскадра могла с успехом продолжать сражение с неприятелем, материальные и людские потери которого были более существенны. Значит, материальное состояние кораблей и их вооружение не были причиной неудачного окончания боя. Этой причиной явилось отсутствие настоящего командующего и дезорганизация на эскадре, происшедшая после гибели Витгефта, особенно усилившаяся в результате аварии на броненосце "Цесаревич".

Младший флагман контр-адмирал Ухтомский, как и Витгефт, не верил в благополучный исход прорыва во Владивосток и, оказавшись в роли командующего эскадрой, не смог взять в свои руки управление ею и продолжить протекавший до этого более или менее благоприятно для русских бой.

«Паркетные моряки» угробили эскадру окончательно. Но героев при этом забывать нельзя!

По возвращении эскадры в Порт-Артур на совещании флагманов и командиров кораблей было признано, что новая попытка выхода во Владивосток невозможна, - она приведет к гибели оставшихся кораблей без ущерба неприятелю, что флот должен пассивно обороняться, ведя по осаждавшему крепость противнику артиллерийский огонь с броненосцев. Корабельную артиллерию мелкого и среднего калибра с боевым запасом и обслуживавшим ее личным составом было решено снять и передать на сухопутный фронт. Легкие силы предполагалось использовать для постановки мин в районах движения японского флота и для несения разведывательной службы.

6 августа Ухтомский доложил адмиралу Алексееву телеграммой, что он по просьбе сухопутного командования передает с эскадры на берег часть артиллерии, а так как корабли выйти в море не могут, личный состав их будет использован для обороны крепости, исключая людей, необходимых для действия корабельной артиллерии крупного калибра. В половине августа были свезены на берег и установлены на позициях силами моряков одно 6-дюймовое и десять 3-дюймовых орудий, снабженных снарядами и обеспеченных артиллеристами. С этих пор началось систематическое разоружение эскадры и превращение броненосцев в канонерки.

Сплошная жалкая тоска! Даже в столь урезанном виде - без ушедших кораблей - эскадра все еще была грозной силой. Ведь пять броненосцев были еще в строю! А отремонтированный «Баян» был сильнее «Дианы» и «Паллады» вместе взятых. Главная огневая линия и без «Цесаревича» выглядела мощно - 11 двенадцатидюймовок, 8 десятидюймовок и восьмидюймовки «Баяна». Чем он, собственно, хуже «Асамы», если означенная «Асама» исправно торчала в доке как после встречи с «Варягом», так и после диалога с «Аскольдом», хотя ни «Аскольд», ни «Варяг» восьмидюймовок не имели? Вот «Аскольда» и «Новика» не хватало фатально, да и с миноносцами совсем плохо дело. Но тем не менее через месяц все повреждения, вызванные сражением 28 июля, были исправлены. Эскадра все еще могла сражаться.

Эскадра - да. Но не жалкие адмиралы! В конце концов наши корабли были все (кроме «Севастополя») позорно потоплены прямо на рейде, на глазах у страдающих моряков, без всякой возможности дать ответ своим главным калибром. Мало того - потопленные на мелком месте, они вскоре были подняты японцами и включены в состав своего флота! Это ли не самая страшная для кораблей судьба? Ну почему Эссен 28 июля не поддержал Щенсновича в его смелом маневре? Ведь один удачный залп мог отправить чертову «Микасу» на дно вместе с Того, и все тогда прошло бы по-другому. Но - увы! История сослагательного наклонения не терпит.

Бой в Желтом море 28 июля 1904 г. между порт-артурской эскадрой и Соединенным флотом Японии имел решающее влияние на исход всей войны. Японцы окончательно завладели Желтым и Японским морями и получили возможность без всяких помех и потерь пополнять и снабжать свои армии, действовавшие под Порт-Артуром и в Маньчжурии, резервами, оружием, боеприпасами и прочими материалами, необходимыми для ведения войны.

А ведь могло бы быть и по-другому. Но для этого России нужен был другой общественный строй.

Г.Н. ЗМИЕВСКОЙ

Автор выражает благодарность создателям сайта «Русско-японская война на море», материалы которого использованы в данной статье.

Оставить комментарий:

Имя:
E-mail:
Сообщение: